Том 1. Произведения 1926-1937 - Страница 36

Куприянов (снимая рубашку).

Как скучно всё кругом
и как однообразно тошно.
Гляди я голым пирогом
здесь пред тобой стою роскошно.
И поднята могущественно к небу
моя четвёртая рука.
Хотя бы кто пришёл и посмотрел на нас,
а то мы здесь одни да на иконе Спас,
интересно знать сколько времени мы раздевались.
Пожалуй пол-часа, а? Как ты полагаешь?

Меж тем они вдвоём обнялись,

к постели тихой подошли.

— Ты окончательно мне дорога Наташа, —

ей Куприянов говорит.

Она ложится и вздымает ноги,

и бессловесная свеча горит.

Наташа.

Ну что же Куприянов, я легла,
устрой чтоб наступила мгла,
последнее колечко мира,
которое ещё не распаялось,
есть ты на мне.

А чёрная квартира

над ними издали мгновенно улыбалась.

Ложись скорее Куприянов,
Умрём мы скоро.

Куприянов.

Нет, не хочу. (Уходит).

Наташа.

Ужасно, я одна осталась,
любовь ко мне не состоялась,
лежу одна, лежу грущу,
рукой в окрестности верчу. (Плачет).

Куприянов (сидя на стуле в одиноком наслаждении).

Я сам себя развлекаю.
Ну вот всё кончилось.
Одевайся.

Дремлет полумёртвый червь.

Наташа (надевая рубашку).

Я затем тебя снимала,
потому что мира мало,
потому что мира нет,
потому что он выше меня.
Я осталась одинокой дурой.
со своей безумною фигурой.

Куприянов (надевая рубашку).

Наташа, гляди светает.

Наташа (надевая штаны).

Уйдите я на вас смотреть не хочу,
сама себя я щекочу
и от этого прихожу в удивительное счастие.
Я сама для себя источник.
Я люблю другого.
Я молча одеваюсь в сон.
Из состояния нагого
я перейду в огонь одежд.

Куприянов (надевая нижние штаны).

И нету для меня надежд.
Мне кажется, что становлюсь я меньше
и бездыханнее и злее.
От глаз подобных жарких женщин
бегут огни по тела моего аллее,
я сам не свой.

Зевает полумёртвый червь.

Наташа (надевая юбку).

Какой позор, какое бесстыдство.
Я доверилась последнему негодяю.
Это хам человеческого рода —
и такие тоже будут бессмертными.

Стояла ночь. Была природа.

Зевает полумёртвый червь.

Куприянов (надевая брюки).

О природоведение, о логика, о математика, о искусство,
не виноват же я что верил в силу последнего чувства.
О как всё темнеет.
Мир окончательно давится.
Его тошнит от меня,
меня тошнит от него.
Достоинство спряталось за последние тучи.
Я не верил в количество звёзд.
Я верил в одну звезду.
Оказалось что я одинокий ездок,
и мы не были подобны судакам.

Наташа (надевая кофту).

Гляди идиот, гляди
на окончания моей груди.
Они исчезают, они уходят, они уплывают,
потрогай их дурак.
Сейчас для них наступит долгий сон.
Я превращаюсь в лиственницу.
я пухну.

Куприянов (надевая пиджак).

Я говорил, что женщина это почти что человек,
она дерево.
Что же теперь делать.
Я закурю, я посижу, я подумаю.
Мне всё чаще и чаще кажется странным,
что время ещё движется,
что оно ещё дышит.
Неужели время сильнее смерти,
возможно что мы черти.
Прощай дорогая лиственница Наташа.
Восходит солнце мощное как свет.
Я больше ничего не понимаю.

Он становится мал-мала меньше и исчезает.

Природа предаётся одинокому наслаждению.

<Сентябрь 1931>

Мир

ДЕМОН.

Няню демон вопросил —
няня сколько в мире сил.
Отвечала няня: две,
обе силы в голове.

НЯНЯ.

Человек сидит на ветке
и воркует как сова,
а верблюд стоит в беседке
и волнуется трава.

ЧЕЛОВЕК.

Человек сказал верблюду
ты напомнил мне Иуду.

ВЕРБЛЮД.

Отчего спросил верблюд.
Я не ем тяжёлых блюд.

ДУРАК-ЛОГИК.

Но верблюд сказал: дурак,
ведь не в этом сходство тел,
в речке тихо плавал рак,
от воды он пропотел,
но однако потный рак
не похож на плотный фрак
пропотевший после бала.

СМЕРТЬ.

Смерть меня поколебала,
я на землю упаду
под землёй гулять пойду.

УБИЙЦЫ.

Появились кровопийцы
под названием убийцы,
с ними нож и пистолет,
жили двести триста лет.
И построили фонтан
и шкатулку и шантан,
во шантане веселились,
во фонтане дети мылись.

НЯНЬКИ.

Няньки бегали с ведёрком
по окружности земной.
Всё казалось им тетёркой.

ОН.

Звери лазали за мной,
я казался им герой,
а приснился им горой.

ЗВЕРИ ПЛАЧА.

Звери плача: ты висел.